Шестьдесят три строки.

Шестьдесят три строки.

Репортаж Евгения Резепова о ветеране, который на собственные средства установил мемориал 63 своим землякам, павшим на полях сражений Великой Отечественной войны. 
Фотографии сделаны  осенью 2009  московским фотографом 
Андреем Семашко.

…Дома Татьяну Николаевну отец встретил горькими упреками: «Люди смеяться будут!» И твердил он это чуть ли не до полуночи. Так что она и впрямь засомневалась: а вдруг действительно – смеяться будут?
А ведь Татьяна Николаевна весь вечер вместе с соседкой Надеждой Степановной Кузнецовой обходила дворы маленькой деревни Картлей, приглашая людей прийти завтра на кладбище. И ведь все согласились, никто не отказался! Так что отступать было некуда.
Еще днем она и брат отца, Иван Михайлович, выкосили траву в требуемом месте, подновили мостик на кладбище, израсходовав припасенный для ремонта собственного забора запас досок… Вечером напекла с соседками три большие горки блинов и разлила по банкам квас.
В полдень назначенного дня Татьяна Николаевна расположилась на скамейке у кладбища. 
 

Отец в парадном костюме с медалями сидел рядом и продолжал сокрушаться: «Люди ж смеяться будут! Поставили бы тайком». 

Тропинка, ведущая к кладбищу, все пустовала, и Татьяна Николаевна, уже почти испугавшись, готова была согласиться с отцом…
Первой появилась Валентина Андреевна Кошкина. Тихо шла по тропинке, крестилась, утирала слезы.
Расцеловала Татьяну Николаевну, обнялась с отцом. Затем пришла Александра Андреевна Сущкова. И снова слезы, поцелуи, объятия. Народ стал потихоньку собираться, и у Татьяны Николаевны отлегло от сердца.

Все пришли нарядные – как на праздник. Плакали. Привезли на машинах даже обезноженных стариков, которые давно не покидали свои дома. Пришли дачники. Людей собралось много. «Вот видишь, папа, не смеются, а плачут!» – прошептала Татьяна Николаевна. Николай Михайлович тяжело оперся на палку и поднялся со скамейки. Люди примолкли.
…На кладбище, на том бесхозном месте, где раньше росла высокая трава, теперь красовался высокий памятник из черного полированного гранита с надписью: «Вечная слава участникам Великой Отечественной войны». 

На его левой стороне изображен православный крест, на правой – орден Отечественной войны. А под ними в два ряда фамилии тех, кто не вернулся с войны в деревню Картлей. Всего 63 фамилии. Когда уже была сдернута простыня с памятника, когда были сказаны торжественные слова, народ хлынул к мемориалу, фамилии своих родных и близких читали вслух. И снова плакали. Только тогда Татьяна Николаевна успокоилась: все правильно они сделали.

На обратной стороне памятника была выгравирована надпись: «Мемориал установлен на средства Николая Михайловича Дыренкова». 

Об этом дочь ветерана, обходившая предыдущим вечером соседей, умолчала. Земляки удивились: ведь дом Дыренковых далеко не самый богатый в деревне. Лишь книг да икон в нем всегда было много.
Фамилии Дыренковых в списке павших на памятнике нет. С войны вернулись и отец, и сын – Михаил Федорович и Николай Михайлович.
Почему Николай Михайлович решился поставить памятник своим погибшим на фронте землякам? Мне ветеран ответил так: «Я с ними вместе в школу ходил».

Картофелем по Гитлеру
В школу дети из Картлея ходили в райцентр Кадошкино. Я тоже прошел этой грунтовой дорогой. Лужи, рытвины, серые поля вокруг. Представил, какими неуютными они выглядели осенью 1941 года для картлейских ребят, когда они собирали на них картофель для фронта. Приезжавшие из райцентра уполномоченные говорили: «Каждая картошинка – удар Гитлеру по голове». Сейчас Николай Михайлович вспоминает эти слова со смехом.
Раз в неделю картлейским ребятам было велено ходить в соседнее село Латышовка, где инвалид-татарин готовил их к службе: гонял по снегу, учил шагать, окапываться и ползать. Роль винтовки выполняла простая палка. Толку от его учения была одна видимость, но никто занятия не пропускал, поскольку о важности даже такой военной науки писали отцы с фронта.
Отец у Николая Дыренкова ушел на фронт в мае 1942 года, был под Сталинградом, домой вернулся в декабре 1943-го из-за ранения в ногу. Ничего о войне не рассказывал. О том, что Николая, родившегося в 1926-м, заберут на фронт, мать знала и заранее сушила сухари, которые складывала в мешочек. Так в Картлее было заведено еще с Русско-японской и Первой мировой. Отец был недоволен: как и все мальчишки в Картлее, Николай бросил школу. «Все равно на фронт заберут и убьют», – сказал он весело отцу, который хотел было отвесить ему затрещину, но, заметив слезы на глазах матери, отвернулся и ушел курить на крыльцо.
Война. Вслух это слово в Картлее старались не произносить. Не говорили о войне и 13 ребят из деревни, когда топали в Кадошкино, в ту самую школу, где пробыли два дня в ожидании распоряжения. За стеной в соседнем классе шли занятия по русскому языку. Учительница читала Пушкина…
О составе, который увозил их на Дальний Восток, Дыренков помнит лишь, что состоял он из товарных вагонов, которые звались «телятниками». В пути покормили два раза и два раза сводили в баню – в Уфе и Иркутске. Но эшелон останавливался гораздо чаще, пропуская идущие на запад составы с боевой техникой и солдатами. Из 13 человек в эшелоне вместе с Дыренковым ехали 6 односельчан. Других отправили на запад.

Русские могилы в чужой земле
Дальневосточная армия снабжалась плохо, летом солдат посылали собирать лыко и плести лапти. Ботинки прятали в вещмешки. Дыренков быстро похудел. Помогал земляк из Картлея Петр Булычев, служивший в соседней роте: делился продуктами, махоркой и воспоминаниями о родном Картлее. Но он погиб осенью 1945 года, когда воевали с Японией. Чудом избежал гибели и сам Николай. При уничтожении японского дота Дыренкова послали доставить запасной пулеметный ствол. А за ним бежать метров 200 в лощину, где от минометного обстрела противника пряталась повозка... Пулеметный ствол был доставлен вовремя, огневую точку противника подавили, полк двинулся дальше.
Окончание войны с Японией Николай встретил в населенном пункте Янцзы, из которого их часть перевели под Пхеньян, а потом в город Дальний на Ляодунском полуострове, рядом со знаменитой крепостью Порт-Артур.
В Дальнем было много русских из числа эмигрантов и тех, кто там остался после окончания Русско-японской войны 1904–1905 годов. Многие из них состояли в браках с китайцами, японцами, корейцами. Русская хозяйка квартиры, где жил командир роты Дыренкова, была замужем за персом... Но больше всего поразило Дыренкова кладбище с мраморными надгробиями на могилах русских воинов, павших в той давней войне. На ухоженных могилах часто можно было увидеть свежие цветы. То же самое он видел и в Порт-Артуре, куда сопровождал командира роты.
За время службы Николая Дыренкова на Дальнем Востоке умерли в родном Картлее его бабушка и дед по отцовской линии, умерли от тяжелой работы и недоедания в военные годы родственники по материнской линии. На деревенском кладбище появилось много новых могил, которых было бы меньше, если бы не война. На нее, на эту войну, и списал тогда Николай Михайлович простые холмики и убогие кресты над могилами своих родственников и земляков. На трудные послевоенные годы списывал он то, что до сих пор так и не увековечили память о своих павших земляках односельчане. На фронт ушли 150 картлейцев, из которых 63 остались лежать на полях сражений. А Николай все вспоминал мраморные надгробия на могилах русских солдат в Порт-Артуре и Дальнем и проводил нелестные сравнения. Но вслух он ничего не говорил. «Не до этого сейчас, сынок, надо людей накормить, а память – она в сердце», – сказал ему отец, выбранный к тому времени председателем колхоза. Николай отца понимал. Да и откуда в деревне мрамор и гранит, когда даже лишней доски нельзя было допроситься?

«Жестянка»

…Николай окончил полугодовые курсы счетоводов в городе, женился и вместе с молодой супругой уехал работать по специальности в Карелию, а оттуда перебрался в Мурманск, стал главным бухгалтером крупного предприятия. Но в Картлей наведывался постоянно, каждое лето вместе с женой и тремя дочками приезжал в деревню.

Заготовить сено, дрова, встретиться с одноклассниками и посидеть с удочкой над родной речкой. Были, конечно, и встречи с ветеранами в деревенском клубе, напротив которого в начале 60-х годов установили памятник землякам, не вернувшимся с войны.

Памятник этот Николаю Михайловичу не понравился сразу. Сооружение, сваренное из железных листов и покрашенное серой краской, получило прозвище «жестянка». «Вот в Дальнем все из мрамора и гранита», – рассказывал он за праздничном столом ветеранам. С ним соглашались, но все заканчивалось новыми тостами «За Победу! За Сталина!» и разговорами о сене и ценах на поросят и керосин.

Больше всего Дыренкова не устраивало отсутствие на памятнике фамилий и имен. В том числе и тех своих одноклассников, с которыми ходил за семь километров в школу. Не раз напоминал Дыренков односельчанам-ветеранам о необходимости увековечить имена своих земляков хоть на какой-нибудь доске и прикрутить ее болтами к той «жестянке» перед клубом, но…

Прошли годы, и из ветеранов Картлея в живых остались лишь двое – Николай Михайлович Дыренков и Алексей Иванович Сочнов.

 Работники теперь из них никакие: Николай Михайлович перенес инфаркт и двигается с трудом, а Алексей Иванович тоже не в состоянии сделать памятную доску и написать на ней имена. В последние годы они даже видятся друг с другом только по великим праздникам. Главным для них является, конечно, День Победы. Алексей Иванович Сочнов обычно навещает своего друга. 

 О войне они не говорят. Вспоминают о бывшем картлейском колхозе, которым руководил когда-то отец Дыренкова. Он сумел вывести хозяйство в число лучших, которое по показателям соперничало с колхозом-миллионером «Ленин-ча» из соседнего татарского села Латышовка. После смерти Михаила Федоровича хозяйство повторило горький путь многих русских деревень, которые сейчас населяют одни старики. Окна большинства домов заколочены, огороды заросли бурьяном. Не помогло даже то, что Николай Михайлович, оставив работу и квартиру в Мурманске, приехал спасать родное село. Эти-то переживания и довели ветерана до инфаркта. Даже любящая жена поняла его не сразу и присоединилась к мужу только спустя пять лет. Сейчас ее в деревне вспоминают как замечательного медика. Пять лет назад она ушла из жизни, и ветеран остался один.

Навещая могилу жены на картлейском кладбище, Николай Михайлович снова вспомнил о Дальнем и Порт-Артуре. 

 Теперь и в родном селе могилы стали ухоженнее, появились памятники из гранита и мрамора. Вот только памятник погибшим на фронте землякам возле клуба заметен только тогда, когда Николай Михайлович попросит своего товарища Сочнова выкосить перед ним бурьян. Ветеран накидывает петлю на культю, оставшуюся от руки, прикрепляет петлю к косе и идет косить. После битвы с бурьяном они с Николаем Михайловичем вспоминают школьных друзей.

«А ведь если бы все мужики вернулись, то и село было бы другим», – замечает Николай Михайлович. «Точно», – коротко соглашается Алексей Иванович, очищая косу от приставшей травы.

Имена, выбитые на камне

Но в последнее время и у Алексея Ивановича нет сил.

А ведь «жестянка» – последнее напоминание о погибших земляках. Многих из них ветеран Дыренков помнит со школьной скамьи, помнит, как при перекличке, когда учитель читал фамилии вслух, они вставали и кричали: «Здесь я!» Семь километров из Картлея в райцентр шли они по морозу или дождю в школу. В карманах обычно – бутылка молока, кусок хлеба и пара картофелин. Всем этим школьники из Картлея потом делились друг с другом на переменах. Однажды молоко замерзло на морозе, превратилось в лед, бутылка лопнула, осколки попали Николаю в валенок и порезали ногу. Товарищи донесли его до школы на руках, а потом и своим молоком поделились… Разве такое забудешь?

А разве забудешь, как они учили стихотворение на немецком, которое один читал вслух, а другие повторяли фразы во время длинной дороги в школу? Слезы на глазах наворачиваются у Николая Михайловича от подобных воспоминаний! Таких друзей война унесла! А он выжил, стал бухгалтером в городе, уважаемым человеком, имеет квартиру, воспитал трех дочерей, дал им высшее образование, внуков увидел… А его школьные товарищи… Лежат они неизвестно где. И даже имен от них не осталось.

Было ли у них в жизни что-то лучше тех лет и той дороги в школу? Николаю Михайловичу стало казаться, что и у него самого ничего лучшего в жизни не было, чем эти семь километров до школы в райцентре. Сны ему стали сниться: вот рано утром собираются они у кого-нибудь в избе… Вот выходят на зимнюю дорогу… Первому тяжело идти по глубокому снегу. Метров через 50 его сменяет кто-нибудь. И так до самой школы…

И вот однажды, когда Николая Михайловича приехала навестить его старшая дочь, Татьяна, он протянул ей список фамилий.

 Это были все его одноклассники, погибшие на войне. Николай Михайлович вспомнил их имена и отчества, даты рождения и даты гибели. Имена и фамилии были записаны на плотной мелованной бумаге ясным и четким почерком, который бывает в нашей стране только у преподавателей русского языка и бухгалтеров. «Хочу, чтобы их имена были выбиты на доске», – сказал он дочери. «Тогда уж всех картлейских надо вспомнить», – ответила Татьяна и очень скоро пожалела о своих словах. Именно ей пришлось составлять письма под диктовку отца, носить их на почту, слать телеграммы и выслушивать длинные воспоминания Николая Михайловича. Например, о том, как Василий Потапов получил отпуск по ранению и ходил по Картлею с обещанием привезти живого немца. А потом на него пришла похоронка…

Четыре года потратили Николай Михайлович и его дочь на то, чтобы восстановить имена и фамилии всех своих земляков, не вернувшихся с войны в деревню. Были письма в архивы и военкоматы. Не забыли и тех, кто родился в Картлее, а призывался на фронт из других районов страны. С готовым списком Николай Михайлович и Татьяна Николаевна обратились в районный совет ветеранов. Там на просьбу установить памятную доску вежливо отказали: «Кризис, нет средств». Надо было ждать, а ждать ветеран боялся… Имена, выбитые на камне, ему хотелось увидеть самому.

И вот однажды утром Николай Михайлович, глядя тревожно на дочь, объявил свое решение: поставить памятник на свои деньги. Татьяна Николаевна обняла его и сказала: «Мы же русские люди, папа!»

Между собой они договорились, что никто никогда не узнает, какую сумму на изготовление памятника погибшим землякам отдаст из своих сбережений Николай Михайлович…

Вот он – этот простой памятник воинам Великой Отечественной войны, ушедшим защищать Родину из маленькой деревни Картлей. 

В полированном граните, как в зеркале, отражаются не только бегущие по небу облака, но и лицо каждого человека, пришедшего прочесть фамилии, выбитые на камне.

Эти 63 строки читаются как самое глубокое и искреннее стихотворение, сложенное русским народом в память о той Великой войне.